Литературные анекдоты: как Короткевич в тюрьму просился, а Арлов прокурору стихи читал

«НЕ»

Ответ писателя Владимира Арлова на вопрос читателя:

«У адным з вашых адказаў згадвалася, як у свой час у пэўных колах было модна паўсюль шукаць руку жыдамасонаў. Арлова ў іхні лік, здаецца, ніхто не залічыў, але ўсё ж адкажыце, што вас звязвае з габрэямі? У апавяданнях «Вова Цымэрман» альбо «Прароцтвы Розы Герцыковіч» вы адгукаецеся пра іх з вялікай сімпатыяй і цеплынёй. А раптам і вы?.. Іосіф».

- За савецкім часам распавядалі показку пра чалавека, які, запаўняючы анкету, у графе пра нацыянальнасць напісаў: «не». Я - таксама «не».

СТИШОК

Владимир Арлов вспоминал, что впервые с цензурой столкнулся годков эдак в пять. К его отцу, полоцкому прокурору, приехал проверяющий из области. Во время вечернего чествования гостя маленького Володю выпустили с культурной программой - став под фикусом, хлопчик продекламировал:

Сала, мяса і пшаніцу -

Усё аддалі за граніцу.

А гнілую кукурузу -

Для Савецкага Саюзу!

- Сынок, я же просила про котика и лисичку… - сказала растерянно мама.

Проверяющий захохотал. Что и спасло отца будущего известного писателя - он остался прокурором.

КОГДА НЕ ДО ШУТОК

Нил Гилевич рассказывал, как осенью 1965 года группа белорусских писателей отправилась в Таджикистан на декаду белорусской литературы. Специально по такому случаю в Душанбе вышел номер газеты «Комсомолец Таджикистана», в котором были напечатаны портреты белорусских гостей, правда, не без курьезов: вместо снимка Владимира Колесника ошибочно дали фото Ивана Колесника. Были и другие неточности, которые первым заметил Петро Глебка и хитро сказал:

Нил Гилевич. Шарж Кастуся Куксо

- Паглядзіце ўсе: ці няма іншых памылак?

И тут раздался басовитый возглас Сергея Граховского:

- Кастусь Кірыеніц!

Граховский засмеялся, следом за ним захохотали все, кроме самого Киреенко, который подобных шуток не то что не понимал - не любил.

Насмеявшись вволю, «инженеры человеческих душ» отправились сперва в гостиницу, оттуда - в ресторан. Приняв по чарке, собрались уже на выход, как вдруг Киреенко остановил Гилевича:

- Ніл, скажыце, за што вы мяне так не любіце?

От неожиданности Гилевич не знал, что и сказать - не шутит ли старший коллега? Тот был абсолютно серьезен.

- Не разумею, Кастусь Ціханавіч. Кажыце далей.

- Я бачыў, як вы рагаталі - там, у аэрапорце, з майго перакрыўленага прозвішча.

- Пабойцеся Бога, Кастусь Ціханавіч. Я ўжо нават спужаўся: што я такое кепскае вам зрабіў? А гэта… Прабачце, там жа ўсе смяяліся, ну і я з усімі.

- Але вы смяяліся грамчэй за ўсіх! Вы рагаталі!

РЕДАКТОР

Журналист Роман Ерохин рассказывал о первых месяцах жизни только что появившегося на свет журнала «Вожык»: вся редакция собиралась еще утром (тогда она помещалась в небольшой комнате Дома печати) и бралась за дело - правили корреспонденции, писали фельетоны, делали подписи под карикатурами. Затем приходил главный редактор Кондрат Крапива и лукаво спрашивал:

- Ну, ці многа нарагаталі?

ЦЕНЗОРША

Роман Ерохин рассказывал, как однажды навестил в больнице двух классиков: Янку Брыля и Кондрата Крапиву. Речь зашла о цензуре, и Иван Антонович, и Кондрат Кондратьевич с наибольшей «теплотой» и «любовью» вспоминали одну цензоршу, которая, «шчыруючы», несколько десятилетий вершила судьбы отечественных литераторов. И хоть Крапиве перевалило за девяносто, а Брылю - за семьдесят, оба помнили не только имя той «шчырухі», но едва не наизусть цитировали отдельные абзацы и строки, которые она вычеркнула тридцать и сорок лет назад.

ГЕНИЙ

Литкритик Борис Бурьян вспоминал в разговоре с Романом Ерохиным, как однажды напечатал критическую рецензию на рассказ Миколы Лупсякова, написанный в соответствии с тогдашними канонами: как учительница делает из плохого мальчика хорошего. Рецензия называлась «Плохие рассказы про хорошего мальчика». Лупсяков же был известен тем, что мог не только матерно отчитать, но даже по шее надавать. И вот он уже стоит перед критиком и говорит прямо ему в лицо:

- Идиот! Одно слово убрал бы - и гений был бы!

Тот в полной растерянности:

- Кто был бы гений?

- Я!

- А какое слово надо было убрать?

- «Плохие». Написал бы: «Рассказы про хорошего мальчика».

И, рассмеявшись, ушел. Ушел так же внезапно, как пришел.

ПЕРВЫЙ БЛИН

Первая книга профессора славистики Лондонского университета Арнольда Макмиллина о белорусской литературе вышла в 1977 году и грешила ссылками на классиков марксизма-ленинизма. Посмотрев содержание и библиографический показатель, Василь Быков иронично заметил:

- Мяркуючы па гэтай кнізе, Сталін быў вялікім літаратарам.

Васiль Быков. Шарж Кастуся Куксо

ДРУЖЕСКОЕ СЛОВО

Рыгор Бородулин прочел Василю Быкову свое слово о нем, которое написал для Нобелевского комитета.

- Ніхто гэтак цёпла пра мяне не пісаў, - поблагодарил Быков. - Гэта дужа згадзіцца на некралог.

РАБ

Запись в дневнике Рыгора Бородулина: «Званю Васілю, пытаюся, ці не адарваў ад працы, адказвае: «Калі б ты мяне адарваў ад добрай чаркі, а то адрываеш раба ад яго тачкі».

КОНФУЗ

Драматург и знаменитый «известинец» Николай Матуковский вспоминал, как отправились они вместе с Василем Быковым на Кубу, где познакомились со старшим братом Фиделя Кастро Рамоном.

- Ой, как вы похожи на Фиделя! - не сдержался Матуковский, увидев брата команданте. И мгновенно оконфузился, потому как Рамон Кастро тут же помахал пальцем перед носом у гостя:

- Э, нет! Это Фидель на меня похож, поскольку старший все-таки я!

После чего, наклонившись к Матуковскому, шепотом спросил:

- Водка есть?

СВЕТЛОВ И КОММУНИЗМ

Российский поэт Михаил Светлов, автор знаменитой песни «Гренада», называл Александра Дракохруста «поэтом с поломанной фамилией». Спрашивал, жил ли он когда-нибудь при коммунизме, и тут же сам отвечал:

- А я жил! Десять дней, во время декады русской литературы в Узбекистане. И знаете, что было самое неприятное? Возвращение в социализм!

БРЫЛЬ И МАШЕРОВ

Драматург и бывший завотделом культуры ЦК КПБ Алесь Петрашкевич рассказывал. Янка Брыль нелестно высказался о трилогии «Блокада» облауреаченного секретаря правления Союза писателей СССР Александра Чаковского, получившего за свой роман высшую по тем временам Ленинскую премию. После чего раздался звонок прямиком из ЦК КПСС: Брыля привлечь к ответственности, о принятых мерах доложить.

Янка Брыль. Шарж Кастуся Куксо

Что было делать? Петрашкевич собрался к Петру Машерову. Реакция первого секретаря ЦК оказалась неожиданной:

- А я согласен с Иваном Антоновичем! Никакой это не роман, я с трудом одолел его!

- Но как нам Брыля защитить?

- По телефону об этом не говорите, - сказал Машеров. - Пойдите к Петрусю Бровке и скажите, чтоб подготовил протокол: мол, собрался президиум Союза писателей и вынес Брылю взыскание. Но протокол в личное дело Брыля не кладите, а подержите в сейфе - пока в Москве все не успокоится.

Сказано - сделано. И хоть Брыля никуда не вызывали и ничего с него не «взыскивали», Москва осталась довольна «принятыми мерами».

ЛУЧШЕ В ТЮРЬМУ

Адам Мальдис вспоминал, как Владимир Короткевич, серьезно заболев в 1978 году, попал в больницу. И возмущенный телефонными звонками и частыми визитами ненужных людей, то ли всерьез, то ли в шутку попросил знакомого милиционера, чтоб тот на несколько месяцев отправил его в тюрьму. Только чтобы камера была отдельная и «параша» чистая («А то ў мяне грэблівасць», - объяснял). И чтоб на столе лежала стопка чистой бумаги. Спрашивал даже, что для этого нужно сделать:

- Вокны ў суседнім будынку пабіць?